пятница, 24 мая 2013 г.

Тема дня

Тема дня

ОТР как машина времени

Posted: 23 May 2013 09:53 PM PDT

За дни, проведенные вместе с ОТР, я ни разу не видела в их новостях ни Путина, ни Медведева! И это, конечно, счастье! Скажу больше, информационная повест-ка дня столь разительно отличается от телевизионной общефедеральной, будто Общественное ТВ вещает не в России, а в какой-то другой стране, где людям все равно, как зовут их президента или премьер-министра, где самое страшное событие — смерч в Тульской области, а самое интересное — возвращение из космоса мышей и прочих представителей разнообразной фауны. Зато из новостей ОТР я узнала, что новосибирские ученые пошли в народ и стали читать лекции в кафе (посетители кафе потрясенно делятся с корреспондентом: «Услышали, что же такое в пищеварительной системе китов не так, что она не переваривает пластик»); что в Дагестане открылась выставка «Глазами русских художников», которых Дагестан «очаровал красотой своей и открытостью людей» (новость, повторенная многократно, пришла на ОТР аккурат тогда, когда в Махачкале прогремел очередной взрыв, но зрители об этом не услышали); что в Челябинске появилось такси на мотоциклах, а в московском депо им. Русакова — новый трамвай… И стало на душе моей и привольно, и весело. Может, правда, бросить все к черту и окончательно уйти на ОТР — меньше знаешь, крепче спишь?

На пресс-конференции, посвященной первым 100 часам вещания, руководитель ОТР Анатолий Лысенко резюмировал: «Сейчас рядовой зритель в целом относится к нам благожелательно, ТВ-сообщество — в состоянии ожидания, телекритики думают, что надо бы облаять, но пока не понятно, за что…»

Уважаемый Анатолий Григорьевич, мы, телекритики, не собаки какие-то дворовые, чтобы облаивать, тем более что я в поисках радости обрела-таки крепкий здоровый сон. Причем прямо во время просмотра ваших программ. Прости, дорогая редакция, я больше не могу!

Ирина Петровская
Обозреватель «Новой»

ПОДРОБНОСТИ

Глобус Бахчаняна

Posted: 23 May 2013 10:02 AM PDT

К 75-летию художника

Тремя самыми яркими фигурами русской Америки (не считая Солженицына, который ее не признавал) были Бродский, Довлатов и Бахчанян. Первый писал лучшие русские стихи, второй ― лучшую русскую прозу, третий создал параллельный русский мир, такой же, как настоящий, только смешней. Как это делается, я понял, впервые увидав работу художника со странным именем и длинной фамилией.

1978 год. Фестиваль русского нонконформистского искусства в Нортхэмптоне, штат Массачусетс. Неподалеку ― дом Эмили Дикинсон (дух хозяйки, рассказывали местные, зимой оставляет следы на снегу). В здешнем университете вел свои «уроки поэзии» Бродский. Но тем летом кампусом завладел Алексей Хвостенко. В местном театре шла написанная им с Волохонским пьеса «Пожарный выход». Другую ― по поэме «Москва-Петушки» ― он поставил силами студенческого капустника. После спектаклей Хвост пел до утра, и его репертуар знал весь город. На все эти безобразия со стены местной галереи, отданной на растерзание русской богеме, глядел Ленин. Впрочем, он не мог толком рассмотреть происходящее, так как автор коллажа нахлобучил знаменитую кепку ему на глаза. От этого добрый, как тогда еще считалось, прищур вождя сменился гримасой урки.

― Страшнее, чем у Солжа, ― причитали восхищенные зрители.

Я не спорил, хотя меня поразила не политическая (за границей это ― не фокус), а эстетическая дерзость проекта. Вагрич выявил грань, за которой лояльность становится абсурдом. Она оказалась шириной в три сантиметра.

Минимализм для Вагрича принципиален. Вся его стратегия заключалась не в том, чтобы заменять один миф другим, как это делали иные классики соц-арта, а в том, чтобы выбить его, миф, из колеи. Подножка, об этом знают все, кто играл в дворовый футбол, кардинально меняет расклад, укладывая противника на поле. Но рушится он, как всякий идол, под собственной тяжестью.

Экономия усилий, которая  по Шопенгауэру и называется грацией, покорила меня своей простой элегантностью. В этом вызове не было тяжеловесной антисоветской риторики, которая раздражала почти так же, как советская. Вагрич шел другим путем, и нам явно было по пути.

Познакомившись, мы мгновенно  сошлись, хотя это только казалось несложным. Радикал, анархист и футурист, Бахчанян занимал непреклонную позицию в вопросах искусства, а ничего другого, кроме разве что рыбной ловли в прудах Централ-парка, его не интересовало. Мы часто спорили, обычно ― в музее, где я предпочитал старых мастеров, а он ― новых. Только однажды Вагрич застенчиво признался, что в глубине души подозревает в Рафаэле ангела.

Мы дружили до конца, и  если не встречались, то разговаривали  по телефону каждый день. Еще важнее, что мы часто вместе работали, а  ведь это и есть самый интересный способ дружить. Вагрич, впрочем, признавал  сотрудничество лишь на своих условиях. Возражений не слушал, советов не терпел, критику игнорировал, хвалу принимал как должное. Хорошо, что у нас хватало ума ему не перечить.

В моей жизни самыми веселыми были два года. Один, 1980-й, когда мы издавали газету «Новый американец» с Довлатовым, другой,1984-й, когда мы с Вагричем делали «Семь дней». В определенном смысле этот журнал напоминал «Веселые картинки», ибо именно они играли главную роль. Бахчанян не только иллюстрировал тексты, но и понуждал нас с Вайлем писать их к его работам, либо уж печатать свои коллажи холостыми. Что мы с радостью и делали, иногда ― целыми разворотами.

Интересно, что  работы Вагрича, как пирамиды, не зависят  от масштаба. Одну и ту же ― например, лезущий в петлю скелет ― можно печатать на марке или афише. При этом Бахчанян, презирая «величие замысла», решительно предпочитал холсту и маслу клей и бумагу.

Собственно, поэтому ему нравилась периодическая  печать. Она давала среду, аудиторию  и повод. Его материалом была  сырая реальность текущей жизни, которую он представлял обычной и неузнаваемой сразу.

Сам себя Вагрич называл художником, который не рисует: ничего своего, кроме ножниц и столь  же острого ума, всегда готового обвенчать  внеположное с несоизмеримым. Его  внезапные сближения не лишены смысла, как у Дали. Напротив, они, как у Магрита, удваивают реальность, утрируют и провоцируют ее. Раз зачатое отказывается умирать вместе с эфемерным поводом. Так тот взбесивший эмигрантских ханжей коллаж, где распятием играют в крестики-нолики, стал, сдается мне, подсудным уже и в новой России.

Той же вкрадчивой наглядностью, что изобразительные  каламбуры, обладают и словесные  эскапады Вагрича. Даже я, привыкавший к нему три десятилетия, не сразу понял ухмылку языка в такой безобидной фразе, как «Олега Попова и Чарли Чаплина смешно сравнивать». Но чаще его фразы были лапидарными, как лозунг «Вся власть сонетам!», или обидными, вроде придуманного им жанра газетных объявлений: «Дам сдачи. Мухаммед Али»; «Куплю картошку в мундире. Генерал Григоренко». Самое смешное я решусь привести, лишь напомнив, что Вагрич крепко дружил со своей жертвой и даже придумал ему псевдоним. После выхода ― с обложкой Бахчаняна, разумеется, ― романа «Это я, Эдичка», в котором встречается знаменитый гомосексуальный эпизод, Вагрич напечатал от лица автора объявление. Выглядело оно так: «Ищу приключений на свою жопу. Лимонов».

Конечно, как  это тогда у всех нас водилось, Вагрич «ради красного словца не пожалел бы и отца», но ему все сходило с рук. Кроме ослепительного таланта Вагрича отличало еще более редкое свойство. Он был очень хорошим человеком ― честным, искренним, щедрым и столь влюбленным в искусство, что в любом видел художника и заставлял рисовать. Вагрич ценил не гладкое ремесло, а шершавую индивидуальность, в первую очередь ― эксцентрическую. Чувствуя это, к нему всегда липли городские сумасшедшие, и в каждом из них Вагрич искал поэта, у которого есть чему научиться.

С тех пор как четыре года назад Бахчанян умер, его стало больше. Выходят новые книги, открываются выставки, пишутся ученые статьи и, что еще важнее, обретают законное авторство эпохальные фразы, которые раньше считались народными. И все же Вагричу не так просто найти место в истории отечественной культуры. Он не помещается ни в переплет, ни в раму, разве что в музей, пусть и виртуальный. Мне кажется, что помимо мириад его собственных слов и образов, в экспозицию должны войти воспоминания тех, кто его знал, любил и не устает цитировать.

Прологом ― пропилеями ― к такому музею, надеюсь, послужит фильм о Бахчаняне, который сейчас снимает Андрей Загданский. Начатая задолго до смерти главного героя картина включает в себя все, что тому было дорого. Родной Харьков, Москву, где он стал фольклором, Нью-Йорк, оказавшийся домом, Армению, принявшую его прах, но главное ― тот мудрый и смешной мир, который носит его имя: глобус Бахчаняна.

Александр Генис
Ведущий рубрики «Уроки чтения»

Почему диктаторы так любят «Евровидение»

Posted: 23 May 2013 07:10 AM PDT

Перебирать картошку, летать с журавлями, объявлять общегосударственные «Казаки-разбойники» по поводу якобы потерянных голосов на песенном конкурсе, мирить поссорившихся председателя сельсовета и бригадира, возглавлять национальные сборные по игре в бирюльки — это и есть их главные задачи

ПОДРОБНОСТИ

Сюжет для Тарантино

Posted: 23 May 2013 03:21 AM PDT

Оригинал взят у irek_murtazin в Сюжет для Тарантино
Балабанова, к сожалению, уже нет. Разве что Тарантино сможет снять фильм  по жуткой истории, произошедшей в Казани.

Вот фабула истории. Или как говорят киношники – синопсис:

Юля Егорова - директор казанской школы № 25,  рассказала, что утром 16 сентября 2011 года ей позвонила инспектор по делам несовершеннолетних (ПДН) и спросила, ходит ли в школу один из подростков . Егорова ответила, что ученик находится на занятиях, и тогда в учреждение прибыл участковый уполномоченный.

После короткого разговора с подростком полицейский заявил директору, что тот подозревается в совершении преступления и, согласно Закону «О полиции», его необходимо опросить в отделе ПДН. Так как свободных педагогов не было, Егорова напомнила участковому, что несовершеннолетнего можно опрашивать только в присутствии родителей, и сказала ученику позвонить им.

Участковый привел подростка в ОП «Гагаринский», где над ним издевался замначальника угрозыска отдела полиции Владимир Кочнев. Майор полиции ударил подростка, надев на него наручники, отвел его в туалет, где грозил окунуть в унитаз. Затем Кочнев обвязал ноги и шею несовершеннолетнего буксировочным тросом и повалил его на пол, прижав лицом к полу. Полицейский стал поднимать руки подростка вверх, при этом коленом упираясь в позвоночник жертвы.

Отсюда
Автор: на

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Подписаться на: Комментарии к сообщению (Atom)